ПОЗДНЕЕ ЭХО СТАЛИНГРАДА

Текст статьи

Мудрое советское Главнокомандование, понимая, что прорыв подготовленной немецкой обороны всё ещё остаётся затеей несбыточной, обнаружило в линии фронта слабые звенья — обороняемые союзниками Гитлера фланги Сталинграда. Там и решено было провести наступательную операцию. Отменно спланированная в междуречье Волги и Дона и осуществлённая в соответствии с замыслом, она стала переломным пунктом в Великой Отечественной войне советского народа против фашистских захватчиков.
Нам, современникам, помнящим ликующий голос Левитана в победной сводке («В последний час!»), так и осталось непонятно: почему Гитлер не выручил армию Паулюса? Этого не объяснили ни книги отцов операции, Жукова и Василевского, ни мемуары её участников Рокоссовского, Воронова, Шумилова… Несть им числа, писавшим о Сталинграде. Их книги печатались издательствами центральными, республиканскими, краевыми и областными. В этом потоке затерялась вышедшая скромным тиражом в издательстве «Наука», в серии «Вторая мировая война в исследованиях, воспоминаниях, документах» книга генерала армии К.Н. Галицкого «Годы суровых испытаний». Между тем, его книга — показание экстраординарной важности. Осенью 1942 года генерал-лейтенант К.Н. Галицкий командовал 3-й ударной армией на Калининском фронте. Он рассказал о том, чего не позволили Жукову — о проведённой войсками центральных фронтов операции «Марс», отвлёкшей внимание Гитлера от Сталинграда.
То, что книга осталась незамеченной, заставляет думать, что большая часть тиража была уничтожена и не дошла до магазинов. В той же серии раньше вышли книги Еременко и Лелюшенко, но они до этого публиковались Воениздатом, где тиражи существенно выше. Книгой Галицкого Воениздат пренебрёг. Странно!
Ещё один забавный факт: книга Галицкого «В боях за Восточную Пруссию» вышла в том же издательстве «Наука» — но тремя годами раньше! Само название говорит о том, что книга эта о последних боевых делах генерала — а издана она раньше книги о начале службы. Почему? Генералы — непрофессионалы пера. Жизнь свою они, люди деловые, описывают в хронологическом порядке: там-то родился, тогда-то поступил на службу… Но, если «В боях за Восточную Пруссию» есть вторая часть мемуаров, где же несколько лет болталась первая, «Годы суровых испытаний»? Не вправе ли мы предположить, что в Воениздате и болталась? И там склоняли автора к сотрудничеству и требовали, чтобы он писал, «как все»?
О, да, вправе, ещё как!

Видимо, автор не согласился. А строптивцев вышибают вон. И дальше их дело, где они пристроят свои рукописи. Жукова пригрело агентство печати «Новости». Василевский подался в Политиздат, там его знали. Галицкого приютила «Наука».
Да кто он, этот строптивец? Смотрим биографию. Э-э, да он окончил академию имени Фрунзе ещё в 1927 году! Значит, учился у генералов-академиков царской армии — Свечина, Снесарева. Служил на штабных должностях, видимо, владел пером, а в июле 1938 года, в разгар чистки, был арестован и до мая 1939 года находился в тюрьме. Виновным себя не признал — при тех-то методах следствия! Освобождён при пересмотре дел арестованных после смещения Ежова с поста Народного комиссара внутренних дел.
Понятно откуда характер. Мемуары такого человека достойны внимания. Он в 1942 командовал армией как раз в створе наших интересов. Возьмём же его книгу.
Её судьба трогательна. Рукопись так долго скиталась по издательствам, что автор не дожил до её выхода в свет. Книга сдана в набор 9 марта 1973 года, а 14 марта Галицкого не стало. С фотографии смотрит на нас умное лицо, мужественное и вместе с тем по-детски удивлённое, светлое.
Поразительна дальнейшая участь книги. Её словно не было. Это породило множество недоразумений. Одно из них было то, что операцию «Марс», которую советская военная история решила замолчать, пришлось открывать заново. Ценой немыслимых усилий это сделал Дэвид Гланц. Его книга, опубликованная в 1999 году, объяснила, почему Гитлер медлил с деблокадой армии Паулюса: он ждал главного удара. Именно в центре. Оттуда до Берлина ближе, чем от Сталинграда. Состоявшийся после (!) начала Сталинградской операции удар ещё некоторое время держал фюрера в убеждении, что возня русских под Сталинградом не более, чем серьёзная диверсия. То же полагали историки, когда Гланц откопал зарытую советской историографией операцию. То же полагал и Гланц, озаглавивший свою книгу «Крупнейшее поражение Жукова». Да и как догадаться, что поражение было запланировано? Такое не могло прийти в голову. Операция под Сталинградом была начата первой — значит, ясно, что это была вспомогательная операция! (На этом, кстати, построил свои издевательства над Жуковым Виктор Суворов).
Пожалуй, с цитирования Гланца и начну: он описывает рождение замысла: «Вечером 26 сентября Сталин объявил командирам: «Запланируйте проведение двух ударов, Жукову поручается руководство ржевской операцией, Василевскому — сталинградской». Первая из них, операция Жукова, «Марс», должна была начаться в середине октября с целью окружения немецкой 9-й армии на выступе между Ржевом и Сычевкой. Две-три недели спустя за ней должно начаться наступление на вязьминском направлении силами центрального участка Западного фронта, идущими на сближение с победителями операции «Марс» и полностью окружающими немецкую группу армий «Центр»… Первая операция Василевского, «Уран», намеченная на середину ноября, предпринималась с целью окружения немецкой 6-й армии в районе Сталинграда».
Стоп, обождите… А как же слабые фланги? И в чем одарённость замысла, если запланировано сперва прорывать заведомо неприступную оборону группы армий «Центр»? Значит, то, что нам столько десятилетий долбили, — вранье? Значит, так вышло? И результат выдали за гениально запланированную операцию?
Документы свидетельствуют: назначенная на 12 октября операция «Марс» из-за плохой погоды была перенесена на 28-е. Задержка в переброске сил вынудила ещё раз отложить операцию на более поздний срок. И при очередном наезде в Москву, 29 октября, исходя из того, что начало операции «Уран» назначено на 19 ноября, «… Жуков рекомендовал начать наступление 24 или 25 ноября, чтобы извлечь как можно больше преимуществ из успеха операции «Уран». (Д. Гланц)
Вот так! Значит, основной целью по-прежнему являлась группа «Центр»?
А что Жуков? В его книге объяснение вялое: для предотвращения переброски на помощь Паулюсу войск из мощной группы «Центр», Ставка одновременно с наступлением у Сталинграда решила сковать группу армий «Центр» силами Западного и Калининского фронтов.
Одновременно? Когда? «В период с 20 ноября по 8 декабря планирование и подготовка этого наступления были закончены», — пишет маршал, сообщая, что директива от 8 декабря определяла взаимодействие фронтов и их цели с 10 декабря и далее. Позвольте, скажет читатель, значит, Гитлеру дадено было двадцать дней на оказание помощи Паулюсу — и он этим не воспользовался?! Ну и калека!
Гитлер калека, конечно, но двадцати дней дадено ему не было. Дано было пять. Утром 24 ноября двинулись соединения 3-й ударной армии. Днём позже заревели орудия и пошла в атаку пехота с танками Калининского и Западного фронтов. Но операция «Марс» провалилась и пополнила, по меткому определению Д. Гланца, «список забытых сражений».
И что же было там брошено в бой?
По данным известного российского историка А.В. Исаева (написавшего в 2007 году предисловие к русскому изданию книги Д. Гланца и разделяющего мнение о «Марсе», как основной операции, а «Уране», как вспомогательной), 667 478 солдат и 1318 танков пошли в наступление 25 ноября 1942 года в районе Великие Луки—Ржев—Сычевка и у Вязьмы. В полевых штабах то и дело мелькал уполномоченный Ставки генерал армии Жуков, одну из танковых армад вёл генерал Катуков. Да-да, тот самый, чьё имя вермахту слишком даже хорошо было известно, победитель Гудериана. Странным образом их присутствие не очень и скрывалось, то и дело звучали в радиоигре их известные немцам псевдонимы.
Людские потери Красной Армии в операции «Марс» — 100 тысяч убитыми и 235 тысяч ранеными и попавшими в плен. Потеряны были также почти все танки.
Результат? Отметим пока то, что группу «Центр» Гитлер не ослабил. Вероятно, он уже понял, что Сталинградом завёл вермахт в капкан и не оставил себе иного выхода, как обречь армию Паулюса. То была цена спасения Восточного фронта. Русские осенью 1942 года повторили то, что вермахт показал летом: два кулака, поди, знай, какой ударит. Ударили оба. Лишь остановив русских в центре, можно было спешить на помощь Паулюсу. Слишком поздно! Советский фронт уже весь был в движении. Потеря инициативы как раз и означает, что за ходами противника не уследить. Приходиться не столько уделять внимания своим манёврам, сколько разгадыванию и отражению его.
Но где же истина? Что, в конце концов, было целью зимней кампании Красной Армии? Какая операция была основной, какая вспомогательной?

 

 

Легко объяснить то, что книга Галицкого выпала из поля зрения западных историков. При невысокой репутации советской мемуарной литературы ещё одна книга ещё одного генерала, к тому же лестно отзывающегося о Жукове, могла быть оставлена без внимания. То, что мемуары других генералов были востребованы и прочтены, делает это объяснение хлипким, но лучшего нет. Решительно непонятно иное: как могла эта книга быть проигнорирована российской исторической наукой? Впрочем, речь, скорее, идёт о советской науке. В ней источники не утеряны, а скрыты. Иногда так, что даже коллективные усилия не гарантируют обнаружения. Но в нашем случае есть достойный свидетель. Обратимся же к Галицкому. Эпизод так важен, что приведу его, хотя бы и в сокращённом виде:
«Утром 19 ноября к нам в штаб неожиданно приехали генерал М.А. Пуркаев и член Военного совета фронта корпусной комиссар Д.С. Леонов.
— С аэродрома едет представитель Ставки генерал армии Г.К. Жуков, — сказал мне командующий фронтом. — Будьте готовы доложить ему оценку обстановки, решение и план операции.
Я был готов. Но на всякий случай конспективно набросал на листах блокнота краткое содержание доклада. И сейчас, когда и пишу эти строки, странички того блокнота лежат передо мной, воскрешая в памяти события тех грозных дней.
На состоявшемся совещании Военного совета фронта я доложил Г.К. Жукову оперативно-тактическую обстановку па фронте армии, обратив особое внимание на группировку, создаваемую противником в районе Насва, Великие Луки, Невель, Новосокольники.
— План сосредоточения, — говорил я, — отвечает двум целям: постоянной боевой готовности войск к отражению удара противника на Торопец и в то же время обеспечивает немедленный переход к наступательным боевым действиям…»
Прерываю автора мемуаров и ради краткости объясняю обстановку.
3-я ударная армия располагалась между двумя немецкими выступами фронта, обращёнными в сторону Москвы. Здесь сосредоточены были отборные соединения вермахта. План операции, доложенный Галицким, предусматривал быстрый захват Великих Лук и Новосокольников. Это прерывало единственную железную дорогу, соединявшую группы армий «Север», «Центр» и «Юг». Лишившись рокадной дороги, немцы теряли возможность быстро перебрасывать войска и вынуждены были бы срочно эвакуировать выступы, что освобождало не менее 22 закалённых в боях дивизий, которые могли быть переброшены на любой участок фронта.
«Хотя доклад занял более часа, Г.К. Жуков меня не прерывал. Чувствовалось, что он умеет слушать, вникая во все детали. Выслушав затем мнение командующего фронтом, поддержавшего мою оценку обстановки на фронте армии и решение на проведение операции, Г.К. Жуков сказал:
— Боевые действия армии органически связаны с операциями войск фронта и в целом наших Вооружённых Сил. Один план, даже глубоко продуманный, не в состоянии коренным образом изменить обстановку. Поэтому главное в операции армии — её роль и значение в оперативном и стратегическом масштабах. Вот взгляните, — он пригласил нас к висевшей на стене стратегической карте. Показывая на красные стрелы, обозначавшие удары войск Красной Армии под Ленинградом и Демянском, под Ржевом и Вязьмой, представитель Ставки продолжал: — Все эти удары, взаимодействуя между собой, обеспечивают начавшееся сегодня контрнаступление советских войск под Сталинградом, сковывают резервы врага. Такова основная роль и 3-й ударной армии в предстоящих боевых действиях на великолукском направлении.
Именно в тот день, когда происходило описываемое совещание в штабе 3-й ударной армии, на южном участке советско-германского фронта войска Красной Армии начали одну из решающих операций войны. Она делала всё возможное для создания решающего перелома. Одно из условий перелома Верховное Главнокомандование видело в отвлечении резервов врага от Сталинградского направления активными действиями па других участках фронта.
— Притянуть на себя силы противника — главная задача 3-й ударной армии, — говорил Г.К. Жуков. — Возьмёте вы Новосокольники или нет — всё равно задачу будем считать выполненной, если притянете на себя силы врага и он не сможет их снять с вашего участка для переброски на юг. Итак, своими действиями на длительное время, повторяю — на длительное время, сковать противостоящие войска и притянуть резервы ближайших немецких армий и армейских групп. Это равносильно срыву переброски их на юг. В этом и состоит главная задача 3-й ударной армии.
Сформулированная Г.К. Жуковым цель резко меняла весь характер и сроки проведения великолукской наступательной операции. Было ясно, что от неё не требовалась кратковременность. Операция должна была стать преднамеренно длительной, чтобы возможно в течение нескольких недель перемалывать силы врага. Понятно, что это потребовало внести существенные изменения в решение…»
Чтобы у читателя не возникло впечатления, будто решение отражало планы Жукова лишь в начале Сталинградской операции, когда участь её была неясна, замечу, что такой же разговор между ним и Галицким произошёл 4 января 1943 года, когда участь армии Паулюса была уже решена. Обстановка тогда потребовала от Галицкого выбора: переходить ли в наступление ударным кулаком армии — или обороняться, перемалывая рвущихся к окружённым Великим Лукам немцев? Удара по вклинившемуся противнику желал комфронта Пуркаев, прибывший в штаб 3-й ударной армии поздно ночью. Но приехавший ранним утром Жуков отклонил это предложение: «Бои упорные, гитлеровцев побили много. Это соответствует задаче армии. Что касается нанесения флангового удара по противнику, то для данной обстановки оно не годится. Мы лишь израсходуем резервы, а противник в ответ на удар выставит сильный заслон и будет в другом месте прорываться. Поэтому нужно и резервы, и части, снятые с других участков, эшелонированно ставить перед фронтом наступающих немецких дивизий. Пусть они сами разобьются о нашу оборону. В этом случае их потери будут несравненно больше. Да и в город им так не прорваться. А с остатками гарнизона надо кончать».
Тем, кто усомнится во вспомогательной роли операции «Марс» и возразит, что возможно, лишь 3-я и 4-я ударные армии Калининского фронта на самом северном его фланге имитировали вспомогательный удар для облегчения прорыва в центре, привожу отрывок из недавно вышедшей книги Джеффри Джукса, кстати, введшего в научный оборот незаслуженно забытую книгу Галицкого. Вот что сказано в последней работе д-ра Джукса Stalingrad to Kursk со ссылкой на генерала армии Грибкова, участника операции «Марс», тогда капитана Генерального Штаба: «Корпус Соломатина, к которому он был прикреплён, несколько дней сражался в окружении. Когда остатки корпуса 15 декабря прорвались к своим, Грибкова и командира корпуса немедленно доставили к Жукову, который признал, что корпус, понеся тяжёлые потери, «…поставленную перед ним задачу выполнил. Немцы не смогли снять с вашего участка танковые дивизии и бросить их под Сталинград».
Так на возвращённую Д. Гланцем из безвестности операцию «Марс» работа Джеффри Джукса ставит несомненный штамп — «Вспомогательная».
Но, разъяснив одно, д-р Джукс запутал другое. В свете определения «Марса», как вспомогательной операции, теряет существенность детально разбираемый им вопрос о дезинформации, переданной руководству вермахта 4 ноября 1942 года двойным агентом Хайне-Максом (кличка Александра Демьянова, офицера связи Генштаба, личности с аристократическими корнями и артистическими связями, ещё в довоенные годы открывшими ему доступ в среду дипломатов). Тщательно процеженное сообщение не раскрывало деталей плана контрнаступления Красной Армии, должного развернуться не позднее 15 ноября. В нём были перечислены районы предстоящих ударов: озеро Ильмень (то есть, Демьянский выступ), Ржев, Грозный, Воронеж. Упоминание Демьянского и Ржевского выступов ненавязчиво, но и неизбежно приковывало внимание немцев к центральному участку фронта и — отвлекало от юга. Не упущено было и то, что операцию в центре возглавит Жуков. Ни слова о Сталинграде!
Одно это подтверждает, что «Марс» был операцией вспомогательной.
Джукс настаивает на том, что Жуков не знал о получении немцами сведений об операции, чем и объясняются большие потери. Но это категорически противоречит смыслу беседы, состоявшейся между ним и командующим 3-й ударной армией. Это противоречит и похвальной оценке Жуковым действий разгромленного в операции Первого мехкорпуса. Из жуковского указания Галицкому о затягивании операции следует обратный вывод: на потери он шёл сознательно. Следовательно, в передаче дезы больше всех был заинтересован он. Секретность операции «Марс» была не в её факте, а в её скрытой цели. Она не имела в виду выбить противника с занимаемых им позиций. Напротив, уход его был нежелателен. Сокращение линии фронта освобождало 22 дивизии, которые могли быть сразу же задействованы и в центре, и на юге. Задачей советских войск было отвлечь на себя силы противника, сковать его, давить на него. Но давить так, чтобы он не ушёл из выступов.
Явная заинтересованность Жукова в передаче дезинформации лишает смысла рассуждения о том, кто был её инициатором, и кто отдал приказ о её передаче. У любого гражданина СССР сталинских времён не вызывает сомнений: приказ о передаче дезинформации такого масштаба мог отдать лишь один человек в стране — Сталин. Так же очевидно и то, что содержание дезы составили Жуков и Василевский, два заместителя Верховного, замыслившие и осуществлявшие перелом в войне. Ошибки д-ра Джукса в истолковании событий происходят из недопонимания отношений, сложившихся как между Сталиным и его генералами, так и между самими генералами. Это недопонимание присуще, кажется, всем западным историкам.
У д-ра Джукса Сталин неотделим от Жукова и Василевского. В его описании замыслы операций возникают, как говорится, в совете и любви. Во всём единство. Ни малейших разногласий ни при встрече 12-13 сентября, ни 26 сентября 1942. А гитлеровские генералы возражают фюреру вплоть до отставки. Напрашивается вывод: советским генералам нет нужды возражать, вождь великий полководец, у генералов с ним согласие во всём.
Так? — Нет!
О том, каким полководцем был вождь, говорят разгромы 1941-1942. Согласие и взаимопонимание возникли в 1943-1944, когда вождь стал стремительно повышать генералов в званиях и осыпать наградами. До этого стороны относились друг к другу с опаской и даже с ненавистью. Отношение военных к вождю определилось истреблением их учителей, в чьей преданности советской власти военные не сомневались. Естественно, что в них поселилась боязнь быть расстрелянными за промахи вождя, как расстреляли в 1941 несчастное руководство Западного фронта. У Сталина была боязнь расстрелять последних дееспособных командиров.
Маниакальное упрямство Гитлера и Сталина не даёт, тем не менее, оснований для проведения любой параллели между вождями в их отношениях с военными. До покушения 20 июля 1944 года Гитлер генералов не трогал — существенная разница! Генералы, бессильные переубедить фюрера, вынуждены были повиноваться — или уходить в отставку.
Сталинские генералы не имели такого выбора. Кроме того, война шла на их территории, не на германской. Положение было неравное. И тогда советские генералы освоили новую тактику поведения — без возражений…
Как представляется мне ход событий с сентября 1942?
Когда после совещания у Сталина 13 сентября Жуков и Василевский были отправлены им в Сталинград для изучения обстановки и представления намёток по предстоящей операции, они, друзья с довоенных лет, пережившие чистку и вполне доверявшие друг другу, сговорились действовать сообща. Немец на Кавказе, на Волге. Рисковать нельзя. Полагаться лишь на приказ «Ни шагу назад!» нельзя. Доверять военным талантам вождя нельзя ни в коем случае: вот к чему привело его самоуправство в Крыму, под Харьковом, под Воронежем. Надо действовать в интересах проведения операции там, где её лишь можно провести — на флангах Сталинграда, где противник в оборону встал недавно, где она ещё не налажена, да и держат её не столь умелые и не алчущие умереть за Германию союзники. Что бы вождь ни надумал, какими бы новыми идеями ни загорелся, основной удар надо нанести у Сталинграда. Собирать там войска сложно, местность пустынна, далека от расположения резервов, бедна дорогами. Но и преимущества несомненны. К тому же рельеф для наступления намного удобнее, чем на московской оси.
Выслушав на совещании 26 сентября решение вождя одновременно проводить две равноценные операции — у Ржева и у Сталинграда, одну под руководством Жукова, другую под руководством Василевского, причём, «Марс», операция у Ржева, назначена была на середину октября — заместители Верховного ужаснулись, но, возможно, не посмели даже переглянуться. Их единодушное решение было — не повторить ошибки вермахта, не дать случиться подобному распылению сил! Именно распыление сил погубило летнюю кампанию вермахта.
Отговаривать Сталина было опасно. Центральный участок, Московский сектор были его главной заботой. Он не забыл своего перепуга в октябре 1941. Но Жуков знал, каково затевать прорыв в центре. Он ползал там, где головы было не поднять, или, по остроумному замечанию поэта Светлова, — кстати, Жукову обронённому — можно было поднять, но только отдельно. Оборона вермахта так была глубока, высоты так укреплены, ложбинки между ними так пристреляны, что продвижение стало невозможно. Жуков знал огневую мощь вермахта и его подвижность. Знал и неуклюжесть Красной Армии. Что оставалось делать? Воевать той армией, какая была, и успехи оплачивать кровью. С учётом свойств этой армии сложился замысел: сходящиеся удары у Сталинграда, на участках, обороняемых союзниками. И демонстрация у Ржева, там, где Сталин затевал прорыв, не открывая вождю, что это будет лишь демонстрация. У Сталинграда начать раньше, чтобы и противник принял это за демонстрацию. То же успокоит вождя: у Сталинграда начинают раньше — значит, это вспомогательная операция. В центре настойчивыми атаками показывать решимость прорвать фронт — но не вытеснять противника из выступов, удлиняющих его линию фронта!
Оставалось подговорить Верховного на дезинформацию именно в том виде, в каком замышляли её Жуков и Василевский. О секретности у Сталинграда Сталин заботился лично, тогда как на центральном участке ничего существенного скрыть было нельзя. Дезинформация выглядела правдоподобной, и, судя по результату, уговорить на неё Верховного удалось.
Потакали Верховному, торопившему удар в центре. Потакали, но откладывали, и Жуков всё внимание уделял югу, а не центру, где собирался его кулак. Это отмечает и д-р Джукс, подсчитав дни, проведённые Жуковым на фронтах. Жуков готов был стать козлом отпущения — и едва не стал им. Он и Василевский сближали операции, оправдывая перенос сроков то недостатком вагонов для переброски войск, то погодой, пока логичным стало предложить замещение: ударить на юге, где это было неожиданностью для врага, отвлечь внимание от центра, где он ждал удара, а как перебросит к югу силы с центрального участка, прорвать ослабленный центр, и тогда — товарищ Сталин, милости просим, на Берлин!
Но Жуков и Василевский знали: противник не ослабит центр! Прорыв в центре означал развал Восточного фронта и немедленное поражение в войне. Их расчёт был на бдительность противника в центре и меньшее внимание к югу.
Успеху операции способствовало то, что фюрер, как отмечено выше, довольно долго считал её вспомогательной: ведь она началась первой! А было это — новое слово в тактике, сказанное Жуковым и Василевским: начинать основную операцию первой, а вспомогательную, о которой противнику позволяют узнать, второй!
Когда вождь согласился считать «Уран» главной операцией? Скорее всего, 29 октября, когда принял рекомендацию Жукова начинать сперва под Сталинградом. Правда, некоторые сомнения вызывают слова Жукова об извлечении возможно больших преимуществ из успеха операции «Уран». Но, с другой стороны, 19 ноября Жуков был не под Сталинградом, а на центральном участке, чего не могло быть без одобрения Сталина. Вождь мог не исключать, что дезинформация будет немцами принята именно как дезинформация, а в этом случае дивизии группы «Центр» будут брошены на помощь Паулюсу. Тут-то мощная группировка в створе двух центральных фронтов и двинет на Запад!
После замыкания кольца у Калача и провала «Марса» он встал перед фактом. Но перелом в войне произошёл. Победная битва будет носить его имя! И он не стал наказывать маршалов за обман.
Вот о чём страшная сказка Сталинграда: в конце 1942 года слабость Красной Армии потребовала двух равноценных военных операций, чтобы с колоссальным риском победить хотя бы в одной.
Д-р Джукс сетует по поводу невнятности жуковских мемуаров. А что было писать маршалу? Да, и в тактическом, и в стратегическом отношении «Марс» был операцией филигранной. Жуков, против своего обыкновения, бил растопыренными пальцами и, по выражению самого Джукса, «…наилучшим образом обернул плохую работу». Побеждать медленно в интересах стратегической обстановки на других фронтах — для этого нужно было доскональное понимание и обстановки на фронте, и образа мыслей в ставке противника. Но хвастать тем, что полководцы сталинской школы Жуков и Василевский освоили понятие импульса — произведения массы войск на их мастерство — и слабой армией разбили врага в одном месте ценой громадных потерь и в одном месте, и в другом? Или тем, как он и Василевский водили вождя за нос, отвращая принятие новых роковых решений?
Похоже, что д-ру Джуксу осталось неведомо признание, сделанное маршалом Рокоссовским незадолго до его кончины: «Этот недоучившийся поп только мешал всем. Мы его обманывали. Какое бы несуразное распоряжение он ни отдавал, мы поддакивали и делали по-своему».
Игнорируя разногласия между Сталиным и его генералами, д-р Джукс подчёркивает соперничество между военными. Сталин действительно поощрял соперничество, но в 1941-1942 ему ещё было не до этого. Да и генералам хватало соперничества с немецкими генералами. Д-р Джукс сомневается: «Маловероятно, чтобы Жуков с готовностью играл вторую скрипку при Василевском». Но примеры соперничества он смог привести лишь из победного периода войны.
Странно, что д-р Джукс счёл уместным приводить похожие на сплетни мнения о Жукове, как человеке, рядового Виктора Астафьева и генерала Батова. При всей жёсткости и даже жестокости Жукова отдадим ему должное в том, что в 1941 году он, наравне с российским бездорожьем, стихиями и роковыми решениями фюрера, участвовал вместе с маршалом Тимошенко в спасении страны, а в 1942 внёс решающий вклад в поворот хода войны. Он был главным рабочим войны, вечным дежурным, спал меньше любого комфронта, в его постоянной усталости одна из причин его раздражительности. Да и дела на местах он заставал вовсе не в том состоянии, о каком ему докладывали. С рабами говорил, как господин. С теми, кто был компетентен, как равный.
Тем, кто упрекнёт меня в личном пристрастии к Жукову, отвечаю: я лишь отдаю ему должное. Он, конечно, не мой идеал полководца, а, тем паче, человека. Мой идеал — некий невозможный гибрид Якира со Штауффенбергом.
И ещё одна причина успеха полководцев: в их схеме не было третьего. Они были одной сущностью. Верховный другой. После сокращения (в 1942 году по представлению Василевского) числа заместителей наркома обороны с десяти до двух доносить было некому. Тайна Сталинграда осталась между ними. Раскрыть её в советское время они не могли. Это значило омрачить не только свою жизнь, но и жизнь детей и внуков. Нельзя судить маршалов за молчание. Оно величаво.
Таково моё видение событий осени 1942 года.